адитесь, молодой человек, — сказал полковник.
— Благодарю вас, — вошедший сел.
— Я слыхал о вас кое-что,—заговорил дружеским
тоном полковник. — В сущности, ничего особенного.
Говорят, что вы нервничаете и что вам ничего не
удается. Я слышу это уже неокольцо месяцев и теперь
решил поговорить с вами. Я думал также о том,
не захочется ли вам переменить место службы. Может
быть, вы хотите уехать за море и служить в каком-нибудь
дальнем военном округе? Не надоело ли
вам работать в канцелярии? Может быть, вам хочется
на фронт?
— Кажется, нет, — ответил молодой сержант.
— Так чего вы, собственно, хотите?
Сержант пожал плечами и поглядел на свои руки.
— Я хочу жить без войн. Хочу узнать, что за ночь
каким-то образом пушки во всем мире превратились
в ржавчину, что бактерии в оболочках бомб стали
безвредными, что танки провалились сквозь шоссе и,
подобно доисторическим чудовищам, лежат в ямах,
заполненных асфальтом. Вот мое желание.
— Это естественное желание каждого из нас, —
произнес-полковник. — Но сейчас оставьте эти
идеалистические разговоры и скажите нам, куда мы должны
вас послать. Можете выбрать западный или северный
округ, — Он постучал пальцем по карте, разложенной на столе.
Сержант продолжал говорить, шевеля руками,
приподнимая их и разглядывая пальцы:
— Что делали бы вы, начальство, что делали
бы мы, солдаты, что делал бы весь мир, если бы все
мы завтра проснулись, а пушки стали бы ненужными?
Полковнику было теперь ясно, что с сержантом
нужно обращаться осторожно. Он спокойно улыбнулся.
— Это интересный вопрос. Я люблю поболтать
о таких теориях. По-моему, тогда возникла бы настоящая
паника. Каждый народ подумал бы, что он
один во всем мире лишился оружия, и обвинил бы
в этом несчастье своих врагов. Начались бы массовые
самоубийства, акции мгновенно упали бы, разыгралось
бы множество трагедий.
— А потом? — спросил сержант. — Потом, когда все поняли
бы, что правда, что оружия нет
больше ни у кого, что больше никого не нужно бояться,
что все мы равны и можем начать жизнь заново... Что
было бы тогда?
— Все принялись бы опять поскорее вооружаться.
— А если бы им можно было в этом помешать?
— Тогда стали бы драться кулаками. На границах сходились
бы толпы людей, вооруженных боксерскими перчатками со
стальными вкладками; отнимите
у них перчатки, и они пустят в ход ногти, и зубы, и
ноги. Запретите им и это, и они станут плевать друг
в друга. А если вырезать им яыки и заткнуть рты,
они наполнят воздух такой ненавистью, что птицы
попадают мертвыми с телеграфных проводов и все
мухи и комары осыплются на землю.
— Значит, вы думаете, что в этом вообще не было
бы смысла? — продолжал сержант.
— Конечно, не было бы! Ведь это все равно, что
черепаху вытащить из панциря. Цивилизация задохнулась
бы и умерла от шока.
Молодой человек покачал головой.
— Вы просто хотите убедить себя и меня, ведь
работа у вас спокойная и удобная.
— Пусть даже это на девяносто процентов
цинизм и только на десять — разумная оценка
положения. Бросьте вы свою ржавчину и забудьте
о ней.
Сержант быстро поднял голову.
— Откуда вы знаете, что она у меня есть?
— Что у вас есть?
— Ну, эта ржавчина.
— О чем вы говорите?
— Вы знаете, что я могу это сделать. Если бы
я захотел, я мог бы начать сегодня же.
Полковник засмеялся:
— Я думаю, вы шутите?
— Нет, я говорю вполне серьезно. Я давно уже
хотел поговорить с вами. Я рад, что вы сами позвали
меня. Я работаю над этим изобретением уже довольно
давно. Мечтал о нем целые годы. Оно основано
на строении определенных атомов. Если бы вы
изучали их, вы бы знали, что атомы оружейной стали
расположены в определенном порядке. Я искал фактор,
который нарушил бы их равновесие. Может быть,
вы знаете, что я изучал физику и металлургию... Мне
пришло в голову, что в воздухе всегда присутствует
вещество, вызывающее ржавчину: водяной пар. Нужно
было найти способ вызывать у стали «нервный
тик». И тогда водяные пары принялись бы за свое
дело. Разумеется, я имею в виду не всякий металлический
предмет. Наша цивилизация основана на стали, и
большинство ее творений мне не хотелось бы
разрушать. Я хотел бы вывести из строя пушки,
ружья, снаряды, танки, боевые самолеты, военные
корабли. Если бы понадобилось, я бы заставил
свой прибор действовать на медь, бронзу, алюминий.
Попросту прошел бы около любого оружия,
и этого было бы довольно, чтобы оно рассыпалось
в прах.
Полковник наклонился над столом и некоторое
время разглядывал сержанта. Потом вынул из кармана
авторучку с колпачком из ружейного патрона
и начал заполнять бланк.
— Я хочу, чтобы сегодня после полудня вы сходили к
доктору Мэтыозу. Пусть он обследует вас.
Я не хочу сказать, что вы серьезно больны, но мне
кажется, что врачебная помощь вам необходима.
— Вы думаете, я обманываю вас, — произнес
сержант. — Нет, я говорю правду. Мой прибор так
мал, что поместился бы в спичечной коробке. Радиус
его действия — девятьсот миль. Я мог бы настроить
его на определенный вид стали и за несколько дней
объехать всю Америку, Остальные государства не
могли бы воспользоваться этим, так как я уничтожил
бы любую военную технику, посланную против нас.
Потом я уехал бы в Европу. За один месяц я избавил
бы мир от страшилища войны. Не знаю в точности, как
мне удалось это изобретение. Оно просто
невероятно. Совершенно так же ,невероятно, как
атомная бомба. Вот уже месяц я жду и размышляю.
Я тоже думал о том, что случится, если сорвать панцирь
с черепахи, как вы выразились. А теперь я решился. Беседа
с вами помогла мне выяснить все, что
нужно. Когда-то никто не представлял себе летательных
машин, никто не думал, что атом может быть губительным
оружием, и многие сомневаются в том, что
когда-нибудь на земле воцарится мир. Но мир воцарится,
уверяю вас.
— Этот бланк вы отдадите доктору Мэтьюзу, —
подчеркнуто произнес полковник.
Сержант встал.
— Значит, вы не отправите меня в другой военный
округ?
— Нет, пока нет. Я раздумал. Пусть решает доктор
Мэтьюз.
— Я уже решил, — сказал молодой человек. —
Через несколько минут я уйду из лагеря. У меня отпускная.
Спасибо за то, что вы потратили на меня
столько драгоценного времени.
— Послушайте, сержант, не принимайте этого так
близко к сердцу. Вам не нужно уходить. Никто вас
не обидит.
— Это верно, потому что никто мне не поверит.
Прощайте. — Сержант открыл дверь канцелярии и
вышел.
Дверь закрылась, и полковник остался один. С минуту
он стоял в нерешительности. Потом вздохнул и
провел ладонью по лицу.
Зазвонил телефон. Полковник рассеянно взял
трубку.
— Это вы, доктор? Я хочу поговорить с вами. Да,
я послал его к вам. Посмотрите, в чем тут дело, почему
он так ведет себя. Как вы думаете, доктор?
Вероятно, ему нужно немного отдохнуть. У него
странные иллюзии. Да, да, неприятно. По-моему,
сказались шестнадцать лет войны.
Голос в трубке отвечал ему.
Полковник слушал и кивал головой.
— Минутку, я запишу... — Он поискал свою авторучку. —
Подождите у телефона, пожалуйста. Я ищу
кое-что...
Он ощупал карманы.
— Ручка только что была тут. Подождите.,.
Он отложил трубку, оглядел стол, посмотрел
в ящиках. Потом окаменел. Медленно сунул руку
в карман и пошарил в нем. Двумя пальцами вытащил
щепотку чего-то. На промокательную бумагу на
столе высыпалось немного желтовато-красной
ржавчины.
Некоторое время полковник сидел, глядя перед
собой. Потом взял телефонную трубку.
— Мэтьюз, — сказал он, — положите трубку. —
Он услышал щелчок и набрал другой номер. — Алло,
часовой! Каждую минуту мимо вас может пройти
человек, которого вы, наверное, знаете: Холлис -
Остановите его. Если понадобится, застрелите
его, ни о чем не спрашивая, убейте этого негодяя.
поняли? Говорит полковник. Да... убейте его... вы
слышите?
— Но... простите... — возразил удивленный голос
на другом конце провода, — я не могу... просто не
могу!
— Что вы хотите сказать, черт побери? Как так
не можете?
— Потому что... — голос прервался. В трубке слышалось
взволнованное дыхание часового. Полковник
потряс трубкой.
— Внимание, к оружию!
— Я никого не смогу застрелить, — ответил
часовой.
Полковник тяжело сел и с полминуты задыхался
и жмурился.
Он ничего не видел и не слышал, но он знал, что
там, за этими стенами, ангары превращаются в мягкую
красную ржавчину, что самолеты рассыпаются
в бурую, уносимую ветерком пыль, что танки медленно
погружаются в расплавленный асфальт дорог, как
доисторические чудовища некогда проваливались
в асфальтовые ямы — именно так, как говорил
этот молодой человек. Грузовики превращаются
в облачка оранжевой краски, и от них остаются только
резиновые шины, бесцельно катящиеся по дорогам.
— Сэр... — заговорил часовой, видевший все
это. — Клянусь вам...
— Слушайте, слушайте меня! — закричал полковник. —
Идите за ним, задержите его руками, задушите его,
бейте кулаками, ногами, забейте насмерть, но вы должны
остановить его! Я сейчас буду у вас! — и он бросил трубку.
По привычке он выдвинул нижний ящик стола,
чтобы взять револьвер. Кожаная кобура была наполнена
бурой ржавчиной. Он с проклятием отскочил от
стола.
Пробегая по канцелярии, он схватил стул. «Деревянный, —
подумалось ему, — старое доброе дерево, старый добрый бук».
Дважды ударил им о стену
и разломал. Потом схватил одну из ножек, крепко
сжал в кулаке. Он был почти лиловым от гнева и
ловил воздух раскрытым ртом. Для пробы сильно
ударил ножкой стула себя по руке.
— Годится, черт побери — крикнул он.
С диким воплем он выбежал и хлопнул дверью.